В САМОЛЕТЕ АНДРЕЙ СЕРГЕЕВИЧ СКАЗАЛ: «ВЫХОДИ ЗА МЕНЯ ЗАМУЖ, Я ЛЮБЛЮ ВОРОВОК!»

«С детства не мечтаю и не строю планы на будущее. Потому что не раз убеждалась: чем больше ждешь чего-то, тем меньше ожидания оправдываются. Поэтому свое путешествие в Стамбул с Андреем Кончаловским 13 лет назад я восприняла только как забавное приключение и не больше», — вспоминает актриса и телеведущая Юлия Высоцкая.

— Юля, история вашего знаком­ства с Андреем Кончаловским известна: в 1996 году на кинофестивале в Сочи знаменитый режиссер заметил вас, начинающую актрису, в гостиничном лифте. Познакомился, пригласил поужинать, а через два дня вы вместе улетели за границу. Скажите, ощущение сказки было?

— Какой сказки, что вы! Прежде всего, было ощущение мандража. А как иначе? Ведь я летела в общем­-то с чужим человеком, которого до этого видела два с половиной раза. Я была довольно стеснительная девушка. Поэтому, сев в самолет, сразу углубилась в книгу — перечитывала тогда «Братьев Карамазовых». Андрей Сергеевич мне потом рассказывал свои впечатления — ну, мол, выпендривается, Достоевского открыла и показывает, какая она умная, интеллектуальная. А для меня это был лучший способ отгородиться от него, сосредоточиться, перестать волноваться. Конечно, Кончаловский мне очень нравился. Я видела, что тоже ему нравлюсь, и это было мне приятно. Чувство начинающейся влюбленности уже присутствовало. Андрей Сергеевич оказался очень комфортным в общении, открытым, располагающим к себе. И стеснение мое прошло довольно быстро, практически сразу я стала называть его на «ты». Он весьма оригинально пригласил меня в эту поездку. Просто дал билет на самолет со словами: «Если решишь лететь, увидимся завтра в аэропорту, если нет — можешь его выбросить. Думай!» (Со смехом.) Я и подумала. Правда, недолго, полчаса, наверное. Все ведь очень удачно складывалось. На кинофестивале фильмы с моим участием уже прошли, и там мне стало неинтересно, а сидеть на пляже — тоскливо. В минском театре имени Янки Купалы, где я тогда играла, меня на эти дни отпустили. Да и за границей я была до этого всего один­-единственный раз, на студенческом театральном фестивале в польском городе Белосток. А тут путешествие в Стамбул, да еще с таким интересным человеком, как Кончаловский, — это же просто здорово, красота! В личном плане на тот момент я была свободна — что хочу, то и ворочу. (Смеется.) Вот и наворотила. Андрей Сергеевич, по­-моему, и сам не предполагал, во что выльется эта поездка. В Стамбуле он выбирал натуру для съемок своего фильма «Одиссея», я ездила с ним — все было очень интересно. Он говорил что­-то про последующую поездку в Лондон, но я ни в коей мере не думала, что туда мы тоже поедем вместе. Да и все это путешествие, как только оно закончилось, очень быстро стало для меня чем­-то нереальным, красивым сном. Когда вернулась в Минск, в театре в честь какого-­то праздника дали два выходных дня, и я, едва успев бросить чемодан, укатила к друзьям на дачу. На другой день к вечеру возвращаюсь, а моя соседка по коммунальной квартире вся кипит от злости: «Телефон вторые сутки не смолкает, и звонят только тебе!». Мобильного у меня тогда не было, и я решила, что звонили из театра: ну, все, думаю, наверное, назначили репетицию, а меня не нашли. Точно уволят. Про Кончаловского даже не вспомнила. Тут раздается очередной телефонный звонок, и я слышу в трубке его рассерженный голос: «Почему тебя нет дома, где пропадаешь?! Иди в английское консульство и получай визу, приглашение уже отправлено». И все опять стало реальностью. Денег на визу у меня, бедной артистки, не было. В театре я получала 70 долларов, вела развлекательную передачу на телевидении — еще 30. Но 60 долларов отдавала за комнату в коммуналке, а на оставшиеся 40 жила. Спросила у Кончаловского: «А сколько виза стоит?» — «Откуда я знаю, — говорит, — может, 100 долларов, может, больше». — «Но у меня их нет». Так что пришлось Андрею Сергеевичу мне еще и деньги на визу передавать — с кем­-то в поезде договаривался. Дальше все произошло стремительно. В театре я сказала, что на год уезжаю сниматься в кино, и меня хоть и со скандалом, но отпустили. Выездные документы оформила за несколько дней, а на сэкономленные деньги еще и друзей шампанским напоила перед отъездом.

— То, что Кончаловский тогда был женат, вас не смущало?

— Нет, не смущало. Я считаю, что отношения между двумя людьми — дело только этих двоих. И обвинять кого­-то третьего в том, что в какой-­то момент отношения разрушились, неправильно. Бывают, конечно, исключения… Понимаете, если мужчина начинает смотреть по сторонам и замечает женщину в лифте, значит, в его семье что-­то не в порядке. Примеряю аналогичную ситуацию на себя: а что если бы я заметила заинтересованный взгляд, например, Брэда Питта или Джорджа Клуни? Поставила бы на чашу весов семью, детей, мужа, вообще все, что у меня есть, ради интрижки или даже ради какого­-то красивого романа на стороне? Безусловно, сказала бы себе: «Эх, не судьба!» — и все. Но если бы в моих отношениях с мужем появилась какая-­то трещинка, я была бы чем-­то не удовлетворена, недовольна, несчастна, думаю, для адюльтера и Брэда Питта не потребовалось бы. Возможно, у мужчин все иначе. Вот мой муж мне говорит: «Ты никогда не поймешь мужскую психологию». Согласна. Мы разные.

— Но вы­-то хотели выйти замуж? Сами себе задавали вопрос: «Женится он на мне или не женится?»

— Нет. Я очень много знаю таких пар, которые живут в гражданском браке по 20 с лишним лет и счастливы. С другой стороны, общеизвестны истории с шикарными свадьбами и белыми платьями, а семьи распадались через год, а то и раньше. Уезжая к Кончаловскому, я не загадывала, сколько продлится наша совместная жизнь, не строила планов. И, думаю, в моей ситуации это была очень правильная позиция: ничего не ждать, не требовать и не бояться. Естественно, мне хотелось посмотреть мир, так почему бы не воспользоваться такой возможностью? Еще я надеялась, что удастся найти работу на Западе, поэтому в Англии стала усиленно учить язык. Но через два года мы переехали в Лос-­Анджелес. В Америке жизнь, безусловно, очень удобная, но там я совершенно не могла себя найти. Нужно было решать какие-то бытовые проблемы — учиться водить машину например. Потому что в Лос­-Анджелесе, если идешь по улице пешком, ты либо сумасшедший, либо бездомный, и через полчаса тебя остановит полиция, чтобы проверить документы. Я стала заниматься американским произношением, которое после британского мне никак не давалось… Не знаю, если бы прожила там лет 10, может, и смогла бы играть роли каких­-нибудь европейских героинь. Но Андрей Сергеевич в 2000 году решил вернуться в Россию. А для меня было очевидно, что прежде всего мне необходимо находиться рядом с мужчиной, который хотел, чтобы я была с ним. Наверное, женские инстинкты у меня развиты сильнее, чем те, что отвечают за карьеру.

— Так когда же прозвучало предложение руки и сердца?

— В самолете. Зимой 1997 года во время каникул у нас было очень красивое путешествие. Рождество мы встретили в Нью-­Йорке, Новый год — в Новом Орлеане, а потом приехали в Майами. Там провели одну ночь в необыкновенном маленьком отеле, где нам дали какие­-то потрясающие халаты. И когда уже летели на Ямайку, я пожалела: «Эх, надо было спереть халат!» На что Андрей Сергеевич сказал: «Выходи за меня замуж, я люблю воровок». Думаю, эти слова ему не просто дались. И свои беспокойства по этому поводу у него были. Знаю, что он даже звонил моей подруге и спрашивал: «Слушай, а она вообще серьезный человек, что у нее в голове­-то? С кем я связался?» Ну действительно, у нас разница в возрасте 36 лет, да и я тогда была немножко взбалмошная. А он­-то ведь каждый раз женился навсегда, потому что хотел иметь дом, семью, детей.

— Об отношениях с женщинами Андрей Сергеевич откровенно рассказал в своих книгах. Вас это не шокировало?

— Он сделал так, как посчитал нужным. Как захотел, так и написал. Я думаю, что творческий человек, особенно такого масштаба, как Кончаловский, имеет право делать все, что хочет, не объясняя своих поступков, а уж тем более близким людям. Мне кажется, это интересно написано, я несколько раз потом перечитывала. Понимаете, кого­-то интересуют определенные факты личной жизни, а меня привлекает слог, мысли и суждения, там изложенные, — о маме, о профессии, об отношениях мужчины и женщины, о родине…

— Себя с бывшими женами и подругами сравнивали?

— Когда мы познакомились с Кончаловским, у меня совершенно отсутствовали комплексы, а поэтому сравнивать себя с кем-­то мне просто в голову не приходило. Я думаю, что ни с одной из своих женщин Андрей Сергеевич не прожил долго вовсе не потому, что они плохие, а я замечательная. Дело не в том — разлюбил, полюбил, все гораздо сложнее… Скорее всего, в то время он не был готов к длительным отношениям. Муж мне так и сказал: «Нам очень повезло, что мы встретились, когда я уже по-­другому отношусь к жизни, к женщинам, к детям, к дому». Потому что в молодости главными для него были творчество и свобода, в самом широком понимании этого слова, когда никто не имел права у него спросить, куда он идет, — ни государство, ни женщина. И я изначально приняла правила игры, никогда не покушалась на его независимость, прекрасно понимая, кто он, а кто я. Но чужое пространство я уважаю, прежде всего потому, что хочу, чтобы уважали и мое. У меня были отношения с ревнивыми молодыми людьми, которые пытались контролировать, с кем я говорю по телефону, куда иду, почему поздно вернулась домой, и все это мне тоже очень не нравилось. А так как мы с Андреем Сергеевичем по гороскопу Львы и у нас много общего в характерах, я по отношению к нему таких ошибок не допускала, и он всегда вел себя со мной тактично. Кончаловский до сих пор сохранил очень теплые отношения со всеми своими женами, я даже не побоюсь сказать, что он их любит — любовь ведь разная бывает… Я, например, обожаю его французскую жену Вивиан. Мы много общались, она замечательный человек, с несколько другим, чем у нас, отношением к жизни — более легким, что ли. А с Натальей Аринбасаровой, мамой Егора, я познакомилась совсем недавно — на похоронах Сергея Владимировича. Видела, что, когда она разговаривала с Андреем Сергеевичем, он смотрел на нее как на близкого, родного человека. И это нормально. Я не хотела бы так расстаться с мужчиной, чтобы потом никогда в жизни с ним не общаться.

 — Перед тем как вам предстояло войти в клан Михалковых, волновались?

— Видимо, я была очень легкомысленная девушка, потому что не волновалась вообще. Очень спокойно к этому относился и Андрей Сергеевич: для него главным было, чтобы у нас двоих все складывалось хорошо. У меня отсутствовали какие­-либо фантазии и надежды по поводу того, что я всем его родственникам понравлюсь и сразу стану частью их большой семьи. Понимала, что однозначного отношения ко мне не будет. Но внешне эта неоднозначность никак не проявлялась. Все были со мной любезны. Помню, собрались на Поварской в доме Сергея Владимировича, чтобы отметить день его рождения. Юля, его жена, накрыла замечательный стол. А маленькая Надя развлекалась таким образом: бегала и незаметно всем по очереди на стул подкладывала какую-­то ужасную игрушку — человек садился, и… слышался неприличный звук. Мы хохотали, и было очень весело. А совсем недавно мы с мужем сидим на террасе и вдруг смотрим — Надя идет. Андрончик говорит: «Ну наконец-­то пришла». Действительно, дачи рядом, а видимся редко, все же занятые очень. Вот и Надя, оказывается, заходила раньше, но нас не заставала. Посидели, выпили шампанского. Я на нее смотрела и вспоминала, как она хулиганила 12 лет назад, а теперь вот уже взрослая девушка, шампанское с нами пьет. Время летит. Уже нет Сергея Владимировича. Удивительный, просто особенный был человек. Последний раз мы виделись в июне этого года, все тогда собрались в ресторане. С какой нежностью и любовью он смотрел на Юлю и при этом абсолютно мужским, оценивающим взглядом — на женщин вокруг. И это в 96 лет! Сергей Владимирович был, безусловно, стержнем, но, конечно, с его уходом семья не распадется.

— А когда вы представили Андрея Сергеевича своим родителям?

— У меня только мама в Новочеркасске. С моим отцом она развелась, когда я была совсем маленькая, и я его совсем не знаю. А отчим умер, когда я училась в Минске. У мамы с Андреем Сергеевичем сначала произошло телефонное знакомство. Потом она приехала к нам в Москву, пожила там какое-то время. Мама у меня мудрая и очень общительная. Жена военного, знаете, была такая профессия. С отчимом они помотались по закавказским гарнизонам — Ереван, Баку, Тбилиси… Мама работала и продавцом в военторгах, и секретарем-машинисткой, и бухгалтером в Доме офицеров, даже ходила по ночам убирать какие-то цеха. При этом в детстве я воспринимала жизнь как абсолютное счастье. И действительно было все хорошо. Не голодала, была нормально одета, и, главное, меня обожали мама и дед с бабушкой. Всегда знала: я — самая любимая на свете. Рождение сестры Иннуськи, которая моложе меня на восемь лет, эту уверенность не пошатнуло. Потом я прочитала в книге у Андрея Сергеевича, что и он, и Никита, то есть каждый из них, считал себя самым любимым сыном. Это, конечно же, результат материнской мудрости... Летом я гостила у бабушки с дедушкой в Новочеркасске. Дед у меня был колоритный, настоящий казак. Всю жизнь строго соблюдал кодекс казачьего образа жизни. В доме никто не то что матом не ругался, даже слово «дура» никогда не произносилось. За фигу мне по рукам давали. При этом дедушка очень веселый был, играл на балалайке, на баяне. Звал меня «казачок», наряжал в мамины платья, ставил на табуретку, и я пела частушки. А бабушка очень вкусно готовила. На Дону все хорошо готовят.

— Вы для своих детей строгая мама или, наоборот, мама­-праздник, поскольку из­-за работы редко бываете дома?

— Нет, я стараюсь надолго из семьи не отлучаться. Хорошенько подумаю, посоветуюсь с мужем, прежде чем принять какое-­то предложение по работе. И часто отказываюсь от съемок, предпочитаю театральные проекты. Сейчас вот в театре имени Моссовета вместе с Андреем Сергеевичем репетирую Соню в «Дяде Ване» Чехова, премьера назначена на конец октября. Еще играю в «Мисс Жюли» по Стриндбергу в театре на Малой Бронной. Продолжаю делать программу «Едим дома!» на канале НТВ, а еще мне предложили попробовать свои силы в качестве главного редактора кулинарного журнала «ХлебСоль». Но это все происходит в Москве, поэтому я — нормальная мама, а они — нормальные хулиганистые дети. Сидят у меня на голове с утра до ночи. Вчера вот до полуночи с ними боролась, не могла их утрамбовать в постели. Раньше мы из всех поездок привозили детям подарки, а потом прекратили эту политику. Муж сказал: «Знаешь, нельзя, чтобы у них игрушки ассоциировались с приездом родителей». Пару раз после этого возникали вопросы: «А что вы нам привезли?» И Андрей Сергеевич объяснил: «Ничего не привезли, поскольку подарок надо заслужить». С Машей проще, она никогда ничего не просила, а я (смеется) была ужасной сволочью: помню, мы с ней заходили в Нью-­Йорке в огромный магазин игрушек — шикарный, в несколько этажей, и я говорила: «Маш, видишь, как все красиво, но здесь ничего не продается, это музей». Понимаете, я знаю цену деньгам и не хотела допустить, чтобы дочка получала все и по первому требованию. Когда дети хорошо себя ведут и делают успехи в учебе, мы непременно идем с ними в магазин. Маша очень быстро выбирает себе одну вещь и потом искренне радуется покупке. С Петей сложнее — он начинает метаться:  «Хочу то, нет, это, а может, вот это…» И такая страшная мука может длиться полтора часа. В результате человек уходит несчастным, поскольку думает, что выбрал все равно не то, что нужно… 

— Андрей Сергеевич занимается воспитанием детей?

— Так же, как и я. Просто сейчас он больше требует от Пети, как мужчина от мужчины. Недавно они вдвоем готовили  уроки, писали крючочки, а я что­-то делала в верхних комнатах. Вдруг слышу внизу крик, шум. Спускаюсь и застаю такую картину: сидит понурый Петя, а Андрей Сергеевич его громко отчитывает: «Ты не стараешься! Не концентрируешься!» (Смеется.) Для меня очень важно, что муж присутствовал при родах. Я считаю, что мужчина должен видеть и понимать, как тяжело и с какой болью его дети появляются на свет. И, надо сказать, наш папа очень мужественно держался, выбегал, правда, когда мне становилось особенно нехорошо, но потом, когда отпускало, возвращался. В результате оба раза сам перерезал пуповину. Машу я рожала в Лос-Анджелесе, там никаких форс­-мажоров не случилось. А вот к Петьке в Лондон Андрею Сергеевичу пришлось срочно вылетать из Москвы. Я позвонила ему и сказала: «Хорошо бы, чтобы ты уже был здесь». А у него в этот момент какая­-то важная встреча проходила, чуть ли не в Кремле, но он тут же рванул в аэропорт. А на дорогах же пробки ужасные. Так он звонил, просил, чтобы на несколько минут задержали самолет... Вообще мне кажется, что самое главное в нашем союзе с Кончаловским — родство душ, возможность говорить на одном языке. А это дает мне ощущение защищенности. Я могу, грубо говоря, убить, загрызть любого, если почувствую, что он угрожает моему мужу. И не потому, что Андрей Сергеевич — мой любовник. Просто он — мой товарищ, партнер, мы с ним — в одной связке. У меня к нему не может быть объективного отношения, я заранее всегда на его стороне. Он — моя опора, а я — его.

Варвара БОГДАНОВА

Больше постов на edimdoma.ru